И вот зачем я это сделала? Не хотела же, но заранее знала - сделаю, потому, что у меня шило в заднице. И опять мне будет плохо и я буду заливаться слезами. Ну ... В этот раз буду делать вид, что это сделал не я - а Мойша Соломон. Запомните это имя. Вы его ещё услышите.

Жанр: мелодрама
Год: 1991
Режиссёр: Валерий Усков, Владимир Краснопольский
Автор сценария:Виктор Мережко, Мария Мережко
В главных ролях: Евгений Евстигнеев, Александра Колкунова, Ирина Алферова, Альберт Филозов, Валентин Гафт
Композитор: Микаэл Таривердиев



Ольга, молодая девушка, после размолвки со своим парнем приходит домой и обнаруживает, что у её матери в гостях любовник. Она даёт телеграмму своему отцу, чтобы тот приехал из командировки. И вот случай: ей неожиданно звонит пожилой ресторанный музыкант («лабух»), Александр Андрющенко, который развлекается тем, что звонит по номерам с денежных купюр, как по телефонным. Она приглашает его в гости и запирает квартиру, а матери заявляет, что Александр («Сашуля») — это её жених.
Позже, когда приезжает ещё и отец, возникает конфликт пяти разных людей, пяти характеров. Кто-то наломал дров, кто-то, оказывается, слаб духом и не может справиться с новой для него ситуацией, но самым здравомыслящим оказывается пожилой музыкант… (с)



Честно – посмотрела этот фильм случайно. Ночью делать особенно нечего, каналы теперь круглосуточны и часто крутят одно и то же по нескольку раз.
Фильм, во-первых, стоит посмотреть ради актёрского состава – Алфёрова, Гафт, Евстигнеев, Филозов – когда ещё в одной картине будут собраны столь сияющие бриллианты отечественного кинематографа? Во-вторых – из-за музыки. Она замечательна (недаром после выхода фильма был выпущен саундтрек). В третьих сам сюжет (описанный выше) невзирая на его незатейливость, подан достойно.
Некоторые сцены из этого фильма, воистину, блестящи. Один «ночной обзвон» шутника «Сашули» ничего не подозревающих граждан чего стоит. Эту картину, что говорится, успели растащить на цитаты, хотя раньше показывали по ТВ крайне мало. Что особенно нравится – не слили финал. Он силён. Как и игра Евстигнеева. Как и зрелая красота Алфёровой и шарм Гафта. Филозву пошла бы роль Карандешева. Он очень убедителен в роли мужа недотёпы, которого обманывает и презирает жена.
Как итог – смотрит обязательно, если вы любите русское кино.

Пишет  cavo:

URL записи

Перевод: laraignee noire.

Здравствуйте, Милен Фармер!

Здравствуйте.

Спасибо, что согласились встретиться с Radio Scoop в этом прекрасном отеле, особенно когда известно, что вы даете интервью в час по чайной ложке ....

В самом деле, это верно, верно ...

Для вас это по-прежнему трудно или вы привыкаете со временем?

Нет, я не привыкаю. Это трудно. Трудно говорить о себе, но я с охотой этим занимаюсь, сегодня, по крайней мере.

Тем не менее, у меня такое впечатление, что с выходом альбома Bleu noir, вас стало чаще слышно ...

Это да, я дала, я согласилась, если мне не изменяет память, думаю, 4 или 5 интервью. Это было мое желание, импульс, вот так. Не что-то запланированное, а просто желание.

Вы начали работать над альбомом Bleu noir после серии концертов в 2009. И после этих концертов, переполненных возбуждением, разными переживаниями, последовал период опустошения, который вы назвали "маленькой смертью".

Да, маленькая смерть, это слово кажется немного жестоким, метафорой жесткой, но такова реальность. Когда спускаешься со сцены, оканчиваешь турне, остается чувство сущего головокружения, как будто из тебя все высосали ... Чувство одиночества, потому что сцена, это, прежде всего, единение, разделение. И когда вас снова оставляют - честное слово, это опустошение.

Ну, и как же восстать из пепла? Это просто возвращаться к работе для вас, говорящей, что вы ничего не планируете?

Часто все начинается с процесса создания, и к тому же я ждала почти год, прежде чем начать работать над Bleu noir в 2010. И тут, действительно в течение всего этого года - не было ничего запланированного. В один прекрасный день я получила, потому что я часто связываюсь с Моби ... который послал мне cd с несколькими композициями, сказав: если тебе понравится, делай что хочешь с ними. И так и получилось - меня переклинило, и это стало моим спасением (смеется)

Моби стал вашим другом по ходу дела, я думаю?

Можно считать его другом, если только не принимать во внимание, что он очень, очень далек физически. Но, тем не менее, мы поддерживаем связь ... новые средства, почта ... даже чаще телефона, по правде! Почта! Я обожаю писать!

Давайте поговорим об этом альбоме, Bleu noir. Он похож на свое название, такой же полный контрастов. Свет и тень. Ритмичные песенки и гипнотические композиции, особенно те, что принадлежат Archive. Мне хочется спросить вас, какая часть - голубая, и какая - черная? Оба цвета уравновешены?

У меня есть формулировка, которая все время вертится у меня в голове - равновесие в не равновесии - это могло бы меня, не знаю, охарактеризовать ли, но, по крайней мере ... часть меня. Черный больше подходит такой группе, как Archive, которые на "ты" со звуком ... Когда я работала с ними, особенно с их аранжировщиком (programmeur), это были люди, все разделяющие. Создавалось впечатление работы в лаборатории. Это очень интересно. Они - те, кто ничего не пропускают и в то же время те, кто находятся в мире музыкальной тревоги, преследующей навязчивости ...

Что вам ближе?

Мне? Что-то, что меня уносит. Мне достаточно, в конце концов, пары нот, которые они очень часто используют ... Одна или две ноты, которые бесконечно повторяются вот так, и это переносит вас в невероятный мир. Это, мне кажется, очень кинематографично. Мне всегда очень нравилась эта группа, я много слушала их музыку. Что касается Моби … Моби - это некто, я бы сказала, более печальный, в том смысле, что даже когда он сочиняет нечто в быстром темпе, в этом всегда есть что-то меланхоличное. Это запоминается, западает в душу. И именно это мне нравится ....

То есть, треки Моби как бы осуществляют переход между сочинениями Archive и намного более динамичной музыкой RedOne?

В общем-то, да. Раз-два-три. Мы имеем ад, рай и чистилище, так что, почему бы и нет? (смеется)

RedOne сочинил Oui mais ... non. Были ли вы знакомы до этого? Вы встретились случайно? Я напоминаю, что RedOne-продюсер Lady GaGa.

RedOne, a думала о нем, но как о продюсере. Так что я держала его на примете. И потом, встреча, в самом деле, была неожиданной. Мне предложили с ним встретиться. И речь должна была пойти о песнях. И он - тот кто сразу же мне понравился. Мы встретились. Проговорили несколько часов. Это очень скромный человек. И у него довольно необычная карьера. Он - тот, выражаясь на жаргоне, стреляный воробей. Так что он знает и что такое работать, и сомневаться, сомнения. И он очень щедр.

И к тому же, как многие художники, он обладает невероятной чувствительностью, которая позволила ему понять ваши чувства и передать их в музыке ...

Я думаю, что у него получилось. Потому, что когда мы говорим RedOne, мы имеем ввиду - еще раз, на жаргоне, -"хиты" в кавычках. Но это еще и кто-то, имеющий благородство вначале интересоваться хоть немного другим и его миром. И вместо того, чтобы легко и просто сделать копию трека, мне кажется, он задает себе вопросы. Это то, что я сказала себе, услышав мелодию Oui mais ... non. Это не то, что как же я сказала ... Мы теряемся, когда сидим перед микрофоном (смеется) Я думаю, что это кто-то, все же потративший время на то, чтоб послушать, что я делала ...

И кто-то сумевший выбить искру ...

Я надеюсь!

И в более личном плане, голубой, что он означает для вас?

Голубой, голубой ... океаны, впадины, иногда - небо. Но есть синеватые, темно-синие, бирюзовые, большая, большая палитра. И потом, как известно, у художников бывают периоды голубые - периоды черные.

Наоборот, можно ли сказать, что черный означает нечто более грустное, меланхоличное?

Тут, еще раз, я думаю, что я как многие из нас, многие из вас: у всех нас есть периоды грусти, периоды радости.

Этот альбом, Милен Фармер, собираетесь ли вы прокатить его в турне по нашим городам?

Нет, это преждевременно. Мне хотелось выпустить этот альбом, и дать ему время, потому что, к сожалению, со временем появилась мода, относится к этому как к одноразовым платочкам, если так можно выразиться. Слушают, потом тут же бросают для другого. А мне кажется, нужно время, чтобы распробовать альбом. Он может не понравиться с первого прослушивания, потом раскрыться, зацепить, разочаровать тоже, все возможно. Но нужно дать ему время. Книгу не читают за два часа, если только нет много времени.

У этой встречи очень четкая продолжительность.

Очень определенная (смеется)

Очень определенная. Десять минут.

Потому что мне нужно продолжать, честно говоря. Работать, готовиться.

А время идет очень быстро (Милен кивает) Я хочу спросить вас о вашем отношении к ушедшему времени, вас, воспевавшую его порой с навязчивостью, взявшую к тому же текст Бодлера, Часы.

Знаменитые "Часы". Время важно. Время, потому что учишься многим вещам. Потому что прожить годы - это что что-то значит. И вам говорят, взрослей, но я не уверена что повзрослела (смеется) Но это необходимо, хотя бы для того, чтоб само собой, развиваться, лучше понимать, кто ты, точно знать чего ты хочешь и чего - нет. Время необходимо. Сейчас время может быть злым.

Вас пугает это уходящее время?

Да. Как и всякого. Время меняет в худшую сторону. Время, часы, тик-так ...

Какая обстановка подходит вам лучше всего, Милен Фармер, чтоб творить? Вы чувствуете себя спокойнее всего в одиночестве? Или наоборот, нахождение в толпе, в незнакомом городе, далеко, может вас вдохновить? вы нуждаетесь в какой-то особенной обстановке?

Первое, что приходит на ум: изоляция. Вот это необходимо для меня. Я всегда сначала работаю с музыкой. Так что слова не появляются до этого. Часто пара нот или целая мелодия, музыка, подсказывают мне слова. Иногда, игру слов. Иногда просто тему. Что до места, то, в общем-то, я могу находиться и в другой стране. Главное- покой. И я думаю, что часто ... когда необходимо, во всяком случае, я говорю о себе, когда необходимо писать, это почти гнетущее желание, это часто случается в мгновенья ... не говорю об отчаянье, но мгновенья сильной слабости, меланхолии. Признаюсь, я не помню, чтоб написала первую песню альбома с чувством бесконечной радости, подпрыгивая. Ну вот. Я хочу сказать, мрак для меня лучше. Это великие формулы, конечно, но как-то вот так …

Во время этой встречи вы чувствовали себя скорее голубой или черной?

(смеется) Голубой. Нежно-голубой.

Спасибо большое, Милен Фармер

Вам спасибо (смеется) Так мило, спасибо.

Все выходные адски болела голова. До галлюцинаций. Это ужасно, но я к этому уже почти привыкла – смена года – каждый год или весной или зимой меня посещают мигрени. Это называется – просрать выходные – открыть глаза тогда, когда на веки перестаёт давить свинцовой тяжестью и понять – уже понедельник.
Началась скучнейшая неделя, в ходе которой я просто впаду в спячку, напрочь позабыв о том, что мне нужно делать. Книжка кончилась. На новую, которую я очень хочу, пока нет денег, и я каждый день проверяю, не ушла ли она из книжного магазина. Идиотизм, но я до сих пор привязана к таким вещам. Нового ничего. Ровным счётом ничего. От меня ушли все мои образы и эту неделю я – просто я и это отвратительно. Я очень надеюсь, что скоро я снова стану кем-нибудь из моих женщин и мне уже не будет скучно или тошно.

Когда-то у меня была героиня - Гаэль Дюфур. Очень надеюсь, что мне удастся когда-нибудь снова начать ею играть. Только сейчас поняла, что особенно скучаю именно по таким персонажам - тем, с которыми мне удалось сроднится мечтой.


Её губы привыкли к улыбке, однако в ней нет ни веселья, ни задора. Улыбка Гаэль порочна, распутна, иронична. Она способна ввести в замешательство малознакомого собеседника, заставив его заподозрить мадемуазель Дюфур в том, что она знает о нём нечто такое, чего вслух не говорят, но чему саркастически улыбаются. Нельзя сказать, что эта ухмылка красит француженку, но, однако же, глупо было бы не признать того, что она не разделима с нею, точно так, же как не разделим с её обликом хриплый голос, чьему напеву позавидовала бы сама Марлен Дитрих.
Она худа, однако в век, когда в моде не просто худоба, а худосочие, фигура Гаэль не кажется излишне субтильной. Длинные, крепкие ноги, чуть широкие плечи, идеально прямая спина, небольшая, но крепкая грудь – ей далеко до красавицы с полотна Буше или Фрагонара. Её тело свело бы с ума Тулуз-Лотрека и Эгона Шиле.
Свои волосы Гаэль редко отпускает ниже плеч. Чаще всего её причёска выглядит как удлинённое каре с длинной, уложенной набок чёлкой. Блестящие, густые волосы женщины слегка вьются, что нисколько не раздражает их хозяйку, испытывающую неприязнь скорее к искусственно распрямлённым локонам, нежели чем к лёгким, красиво очерченным волнам.
В макияже, равно как и в выборе туалетов, мадемуазель Дюфур сдержана. Акцент на глазах, бледные губы, капля духов на запястьях, там, где в бешеном ритме трепещут синие прожилки тонких вен - таков её выбор, как в будни, так и в праздники. Чёрный, белый, бежевый цвет в одежде и мягкие, приятные на ощупь ткани – гардероб Жаннет не отличается излишним изобилием, однако в нём всегда можно найти всё, что необходимо в тот или иной день или вечер.
Вряд ли можно сказать, что Гаэль – красавица, однако её внешности присуща достаточная доля изысканного своеобразия, кое не может ни привлечь ценителей утончённой, аристократичной внешности.





Привычки и предпочтения:
- любит слушать музыку на полную громкость, нисколько не заботясь о нервах и барабанных перепонках окружающих;
- дню предпочитает ночь, однако ранее утро с его медовым светом и лёгким, чистым воздухом так же мило её сердцу. Часто, только для того, чтобы встретить рассвет, она и вовсе не ложиться спать;
- мужчинам предпочитает женщин, хотя, по факту, не видит особой разницы между полами;
- никогда не откажется от порции крепкого алкоголя;
- почти не расстаётся с сигаретой;
- любит читать лёжа в прохладной ванне;
- предпочитает дома (разумеется наедине с самой собой) оставаться обнажённой и ходить босиком.

Интересы и увлечения:
- очень много читает, предпочитая современной прозе классическую. Запах книг и шелест страниц способен возбудить в ней чувство сродни эротическому экстазу;
- одна из самых больших её страстей, помимо литературы, является музыка. Классические мотивы и авторы – в особом фаворе. Музыка для Гаэль - пища, возможно, одна из самых изысканных и любимых. Второе подобное блюдо - танцы, к коим женщина испытывает едва ли не чувственную страсть;

Навыки:
- ещё со школьной скамьи проявляла интерес к химии, хотя от предложения отца заняться фармацевтикой наотрез отказалась;
- имеет превосходное обоняние. Запах, является для француженки почти осязаемым на ощупь. Были случаи, когда она влюблялась в человека только потому, что ей нравился запах его волос.

Комплексы, страхи и фобии:
- испытывает неприязнь к летающим насекомым;
- опасается крупных собак;
- боится темноты и молний;
- не переносит запаха апельсинов, так как он рождается в её мозгу всякий раз, когда начинается мигрень.


Ей присуща двойственность во всём, начиная от суждений и заканчивая любовью к чёрно-синему, переменчивому, цвету ночного неба.
С одной стороны Гаэль – преданная и любящая дочь, и племянница, для которой мать и дядя превыше всего и всех на свете; прекрасный специалист, способный угадать не только «аромат сезона», но даже учуять малейшую перемену в веяниях моды, ещё тогда, когда никто ещё толком и не «раскачался»; интересная собеседница, могущая украсить собой любой фуршет или приём. С другой же – крайне нервная, эксцентричная, порочная особа, прячущая глубоко внутри свои «заскоки», но прекрасно сознающая их неприглядность.
Из века в век повторяется одно и тоже – чем выше человек по рождению, чем безоблачней было его детство, тем чаще всего его душу рвут на части демоны. Таких демонов у мадемуазель Дюфур предостаточно, вот только, памятуя о жалкой участи госпожи де Мертей, Жаннетт избрала за благо бережно хранить их от посторонних глаз, не доверяя никогда и никому на свете.
Гаэль любит внимание, не чурается провокации. Ей чужда вульгарность, как в мыслях, так и в словах, и поэтому даже самый рискованный поступок в её исполнении не выглядит, чем-то грязным и низким. У неё достаточное количество знакомых и приятелей, как и у любого успешного и богатого человека. Их, мадемуазель Дюфур строго делит на две категории – тех, в обществе которых она вряд ли скажет нечто грубее, чем «о, святая Катерина!» и тех, с кем можно напиться до беспамятства в баре, где роскошные женщины предлагают свои тела за хрустящие евро.
Да, приятели знают о ней то, что она способна затащить в постель первую попавшуюся девицу, но не ведают о том, какое бешеное, кружащее голову сладострастие разливается смоляным потоком по её венам. Им известно, что порой она бывает, груба и резка, но вряд ли кто понимает, какая воистину разрушающая всё на своём пути злость, часто поселяется в её сердце. Им ведомо её пристрастие к крепким алкогольным напиткам и табаку, но кто из них когда-либо ощущал истинный вкус терпкого, пьянящего коньяка или испытывал оргазм от одной единственной затяжки крепкого серебристого дыма?
В сущности Гаэль одинока. Одинока потому, что в толпе, окружающей её, не может найти ту или того, кто мог бы принять и понять её такой, какая она есть.
Любовь, поселяющаяся в душе француженки, время от времени, крайне губительно действует на сознание этой женщины. Каждая разлука для неё – боль. Настолько крепкая и всесокрушающая, что убить её можно только забывшись. Став на время утончённым демоном, способным искренне молиться перед «Христом на Кресте» Сальвадора Дали.
Жаннетт преклоняется перед красотой, которую способна видеть даже в уродстве. Звуки музыки, резкие штрихи кисти сюрреалиста, волнующая красота актрисы из чёрно-белого арт-хаусного фильма – всё это вместе и по отдельности трогает естество Гаэль, заставляет чувствовать себя насыщённой сверх меры, ибо чувство голода – звериного и жестокого голода – мучает её изо дня в день. Этот голод не физиологичен. Этот голод терзает не тело, а душу и, в отличие от своего земного собрата, может быть утолён только красотой – неважно чьей - гения, злодейства или же безобразия.







Длинные пальцы с короткими ногтями крепко держат хрустальную склянку с заключённой внутри маслянистой каплей ароматной жидкости. Гибискус, роза и мандарин. Слишком сладко. Другая рука размашисто вычёркивает что-то в блокноте, когда пальцы завладевают следующей темницей из прозрачного хрусталя. Мирт, корица и гвоздика. Излишне пряно. Совершенно не годится.

Женщина, в накинутом на плечи белом халате трёт виски и снова принимается вдыхать запахи. Ноздри её носа, с высокой, греческой спинкой, слегка трепещут всякий раз, когда к ним прикасается новый аромат. Густые, тяжёлые брови сходятся на переносице. Она недовольна. Крайне недовольна, и не в силах сдержать собственного раздражения. Запах, поселившейся в её фантазии, пустивший корни в мозгу, ускользает от неё в реальности, прячется за другие, грубые, шероховатые нотки, пытаясь всеми силами защититься, как быстрая дичь защищается от ловкой гончей собаки.

Во дворе раздаётся автомобильный гудок. Гаэль вздрагивает своей узкой, худощавой спиной и резко выпрямляется. Так резко, что кружится голова. Со стуком поставив склянку в кольцо на латунной подставке, француженка откидывает со лба прядь вьющихся волос и, продолжая хмурится, быстро подходит к окну, неслышно ступая по начищенному до блеска паркету босыми ногами.

Чёрная машина медленно катит к белому особняку, снятому мадемуазель Дюфур на лето у злоязычной пожилой графини, переживающей не лучшие времена. Прямая, как струна с морщинистыми руками, похожими на клещи чудовищных размеров краба, старуха столь явственно напоминала обломок прошлого, что Гаэль готова была поклясться, что рядом с ней ощущает на кончике языка привкус телесного распада. Она вызывала страх перед временем, ужас перед грядущей старостью, перед возможным безобразием, однако, как и многие подобные люди, обладала сокровищами, среди которых – восхитительная вилла «Бель де Жур», чьи огромные балконы напоминали о белых яхтах, разрезающих носами морскую гладь.

Возможно в любой другой день, мадемуазель Дюфур выбрала бы иного спутника для собственного одиночества, однако теперь она ощущала такую усталость, что думать не могла ни о чём другом кроме работы и долгих бесед, в которых слова ласкали получше, нежели чем руки самого искусного любовника. Старая графиня пригодилась и здесь – именно в одном из её альбомов Гаэль отыскала фотографию светлоглазого пианиста, чьё лицо оказалось настолько занимательным, что француженка не смогла отказать себе в удовольствии заказать для себя точную копию, в силах коей было направить взбунтовавшееся вдохновение женщины в нужное русло.

Автомобиль останавливается перед главной лестницей, отделяющей дорогу аллеи от небольшой площадки перед домом. Водитель выходит для того, чтобы помочь пассажиру выйти, хлопает блестящая дверца …

Босые ноги француженки с идеальным тёмно-бордовым педикюром, несут её прочь из сладко пахнущей лаборатории. Снимая на ходу халат, Гаэль мельком смотрит на себя в зеркало, запуская длинные пальцы в короткие кудри.
Она нравится себе. Время сгладило резкие черты её лица, придало им глубину и изящество. Она красива, хотя красота её неоднозначна, почти отталкивающе тяжела и пряна, как восточные духи с нотками пачули. Её губы распутны, равно как и глаза, в которых горит насмешливо-ироничный огонёк. Она опасна и сознаёт это более чем, нежели кто-либо другой.

Гаэль Дюфур не торопится, когда, влетев в свою комнату, первым делом прикуривает длинную тонкую сигарету, а уже потом распахивает дверцы орехового шкафа. Мягкие складки белого брючного костюма скрадывают некоторую угловатость её фигуры. Свои босые ступни, пахнущие лавандовым кремом, она заключает в практичные балетки из мягкой, чёрной кожи. Их подошва плоска и быть может, поэтому Гаэль слегка вздрагивает при каждом шаге, когда спускается по лестнице и выходит во двор.
Солнце слепит её. Француженка жмурится и кривит рот в подобии приветливой улыбки, когда, наконец, встречается взглядом с идущем ей навстречу мужчиной.

- Самуэль, добрый день, - её голос низок, даже излишне низок для женщины, но в его переливах достаточно чувственности для того, чтобы сгладить свой тоновой недостаток, - Надеюсь, Вы хорошо доехали? Вы не устали? Прошу прощения – меня часто укачивает в машине и посему мне непременно кажется, что не я одна страдаю подобным недугом.

Она смеется и умолкает, слегка прикрыв глаза наблюдая за собеседником. Он – тот, кого она ждала. Тот, кто написан по её заказу, однако, и в этом есть достаточная доля игры, уже со стороны самой Гаэль, ей не хочется думать о том, что он всего лишь кукла – искусственный и созданный по уже готовому шаблону. Для неё он – пианист, творящий чудеса кончиками пальцев, архангел* романтик с небесными глазами.

- Пообедаете со мной? – уголки губ продолжают растягиваться в улыбке, правда, теперь уже более мягкой, - Ничего тяжёлого. Морепродукты и фрукты. Немного вина. Я распорядилась накрыть нам стол на одном из балконов. Они здесь воистину колоссальны.
Гаэль смеётся и снова умолкает. Как бы там не было – мужчина он, а она привыкла, делать вид, что последнее слово, право выбора, принадлежит именно мужчине.

* Архангел Самуэль (Люцифер), Свет Бога (Несущий свет) – в Каббале, один из восьми главных ангелов.


Острое обоняние Гаэль уловило едва ощутимый аромат сандала. Слегка древесный, шероховатый, как поверхность деревянной коробочки для украшений, изготовленной смуглыми руками индийского мастера, запах, огненным языком полоснул где-то под сердцем, всколыхнув давнюю мечту о коллекции, вдохновлённой обликом и историей Маты Хари. Определённо над этим стоит подумать, тем более что здесь, на этой уютной вилле, все ассоциации сводились к чему-то знойному, раскалённому солнцем и прогретому летним воздухом.

Скрестив руки на груди, мадемуазель Дюфур какое-то время неподвижно стоит рядом с Самуэлем, напрочь позабыв об обязанностях хорошей хозяйки, устремив внешне мрачный взгляд вдаль, к морю, туда, где на горизонте белеет тонкий парус.
Её работа держалась полностью на вдохновении, наиболее призрачном фундаменте из возможных и потому француженка постоянно стремилась пополнить тайные сундуки подсознания образами и деталями, могущими помочь ей в будущем.

Теперь, например, она могла с точностью сказать, что сандал и морской бриз не сопоставимы друг с другом. Их ноты если не являлись антиподами то, по крайней мере, точно не были рождены для того, чтобы дополнять и завершать одна другую. Запах – не прямая, по которой можно беспрепятственно идти вперёд, не заботясь о финише. Аромат подобен уроборосу – его хвост всенепременно должен находиться между зубов, иначе не получится единого целого.

К примеру, тут Гаэль наконец-то очнулась ото сна и перевела взор на месье Тенна, какой аромат подошёл бы этому мужчине? Явно не моря и даже не омытого им же песка. То, что подошло бы Самуэлю, должно было гармонировать с теми нотами, кои живописали бы вспыхнувший, пару часов назад в мозгу, образ – янтарь, лежащий в хрустальной розетке из сиреневого хрусталя, утопающий в гречишном мёде. Женщина не могла, пока, различить главенствующих нот сей картины, ограничившись стойким убеждением, что мёд непременно должен иметь привкус сандала.

- Прошу прощения, - низкий голос мадемуазель Дюфур разрезал неловкую тишину, воцарившуюся между нею и собеседником, - Я задумалась о своём и совсем запамятовала о том, что нас ждёт наш обед.

Острые плечи под белым, качественным трикотажем, вздрагивают, взлетают вверх и резко опускаются. Задумчивость не покидает её лица. Оно таится в чёрных зрачках карих глаз, в уголках вечно ухмыляющихся губ, в тонкой, пока почти незаметной, морщинке меж густых бровей. Гаэль, не в силах справится с нахлынувшими на неё образами, быстро проводит кончиками пальцев по вискам, а затем, глубоко вздохнув, уже более бодро продолжает:

- После обеда мы можем пойти на пляж. Здесь мною снят восхитительный уголок. Нам никто не помешает. Много чистого песка, моря и воздуха. Пара белых кресел … Эдакий мирок в духе Фицджеральда. Как ночь нежна! * – она заливается весёлым смехом, в её исполнении звучащем несколько зловеще и достает сигарету из портсигара, лежащего в кармане длинного пиджака и теперь извлечённого на свет Божий, - Вы любите Фицджеральда? Помнится давным-давно, ещё в юности, я была так очарована Николь Дайвер, что страстно хотела сойти с ума … Впрочем, мне это удалось. Пускай и немного.

Она провожает Самуэля на веранду, смотрящую, как и всё в этом доме, в сторону моря. Десять ступенек укрытых густо золотистым, охровым, ковром и они уже на балконе.
Француженка, с приветливой улыбкой, безмолвно указывает на белое, плетёное кресло, стоящее рядом с круглым, сервированным на двоих, столиком, сама садиться в такое же и, продолжая курить, снова останавливает свой замутнённый фантазиями взгляд на месье Тенна.

- Быть может я и сняла эту виллу, как память. О Дике и Николь**. Хотя … Возможно и нет. Возможно в честь Сирила и Сесиль***. Или … Даже не знаю. Мне иногда нравится представлять себя героиней Саган. Думать её словами, будто бы считывая их с невидимого листа. Это меня вдохновляет. А что вдохновляет Вас?
Серый пепел летит на белые плиты пола. Она жаждет услышать ответ, так как надеется получить новый ориентир для ассоциаций.

* И я уже с тобой. Как ночь нежна!…
…Но здесь темно, и только звезд лучи
Сквозь мрак листвы, как вздох зефиров робкий,
То здесь, то там скользят по мшистой тропке.
— Дж.Китс. «Ода к соловью» - эпиграф к роману Френсиса Скотта Фицджеральда «Ночь нежна».

** Герои романа Френсиса Скотта Фицджеральда «Ночь нежна».
*** Герои романа Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть».


Отчего-то вкус его кожи напоминал смесь ментола и головки серной спички смоченной слюной. Вероятно, в его воображении, сей коктейль, должен был подчеркнуть его исключительность и претенциозность. Что ж. … Вторая задача была решена на ура, тогда как первая с треском провалилась.
Его руки скользнули ко мне, пытаясь удержать на месте, когда я, проснувшись после, как сказал некий кинорецензист о глазах Алана Рикмана, долгой и многотрудной ночи попыталась встать с постели, чей беспорядок поутру вызывал у меня отвращение.

- Гаэль … Ты куда? Я думал мы …, - начал, было, он, но я лишь улыбнувшись, приложила палец к его губам, безмолвно приказывая придержать язык. Я терпеть не могу секс по утрам. Я терпеть не могу разговоры по утрам. Я вообще терпеть не могу утро с его смущением, ложью и попыткой заново осознать собственное бытие. Убогое время дня. Самое убогое в сутках.

Уже в ванной комнате, белой и ослепительно сверкающей, я прикуриваю сигарету, примостившись на краю умывальника. Моё тело обнажено и всё ещё несёт на себе следы ночных забав, воспоминания о которых вызывают теперь лишь чувство презрения. К собственной, падкой на случайные связи персоне. К личности того, случайного, чьё лицо, в солнечном свете, кажется таким до заурядности убогим, что я, в душе, поражаюсь на саму себя и свой вчерашний выбор.
Мне никогда не нравились модельные мальчики. Чтобы возбудить меня, мужчина должен быть стар, уродлив и чертовски умён. Такой вот парадокс моей натуры. И сей парадокс, своим исключением, подтвердил мой новый любовник, чьё имя напрочь вылетело из моей головы.

Шеренга баночек и прочей косметической дребедени, расставленной на довольно обширном туалетном столике и широкой, трёх ярусной полке у зеркала, без долгих анализов и размышлений, подсказало мне, что вкуса, равно как и умения выбирать марки у моего альковного красавца нет и, скорее всего, не предвидится в будущем. Такие мальчики любят пакостные скандальчики и, как мудро заметил Максимилиан Альтдорфер, славный в своих трудах, ночной портье одного из венских отелей, всегда пахнут освежителем для полости рта, выдаваемого за одеколон от Helena Rubinstein – аромата «особенных мужчин».
Лично я всегда предпочитала Hugo Boss – терпкие ноты, будоражащие в моём сознании, какие-то около садистские фантазии с участием плоскогрудых дев с торчащими лопатками, облачённых, с головы до ног, в чёрную немецкую форму. Но для того, чтобы раскусить всю прелесть сего не патриотичного фетишизма, мой новый знакомец был излишне мелок и гламурен.

Струи тёплого душа, мягкая вязкость шампуня, найденного и выбранного мною среди бесчисленных безликих собратьев, шероховатость махрового полотенца – всё это вместе должно было, по идее, привести меня в чувство, однако на деле не особо на этом поприще преуспело.
Чашка кофе, сдобренная вымученной ответной улыбкой и бессмысленными замечаниями ни о чём – довольно тухлое продолжение чертовски убого начала дня, надо сказать. Поэтому не сложно догадаться с каким чувством я прибыла в Perpetuum Eхperimentum, где в этот день меня ждала порция работ Тони Дюрана, приправленная шампанским и бонусом в виде идиотских улыбок.

Я не большая поклонница современного искусства, надо сказать. Всем кто меня знает, известна моя страсть к ретро. Против этой страсти я так и не нашла лекарства, хотя, необходимо отдать моей персоне должное, и не искала.
Искусство я любила за возбуждение, которое оно мне дарило. Новые лица меня мало привлекали, разве что изредка. Поэтому, чтобы действительно проникнуться чьим-то творением, я должна испытать шок. А в шок меня способен повергнуть только человеческий взгляд. Глаза, взгляд – горящий и проникающий в самое естество. Глубоко, под корку, в душу, цепляясь крючьями, силой коварных сенобитов. Иначе мне не интересно.

Вот и сегодня мне было не интересно. Прогуливаясь взад и вперёд, держа в одной руке бокал шампанского, я с большим удовольствием прислушивалась к стуку собственных каблуков, чем смотрела по сторонам. Быть может, встреться мне на пути человек, который меня привлёк бы своим неподдельным интересом к выставке и работам, я бы попыталась понять, однако видя кругом столь же скучающие лица, утверждалась в собственном разочаровании. Désenchantée.

Но … Не просто так я говорю – «было», так как теперь, мой интерес вдруг пробуждается, почти как чувственность монашки, разве что без снедающего душу чувства стыда. Я вижу глаза. Те самые, которые я хотела узреть на фотографиях Тони Дюрана, но так и не нашла их там. И эти глаза – живые. Горящие, страстные, сводящие с ума и такие знакомые, что я невольно прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать рвущийся из груди возглас.
Я узнала её и, воюя с тысячей и одним сладострастным воспоминанием из недавнего прошлого, задаю себе вопрос – «А узнала ли она»?

Стук каблуков меняет свою частоту, а шаг – направление. Улыбаясь, я подхожу к ней со спины, зная, что моё лицо сейчас приобрело выражение насмешливой распущенности, и пару минут созерцаю её затылок и блеск, распущенных по плечам волос.

- Приятно видеть здесь человека, который действительно интересуется выставкой, а не бесплатными закусками.

Я выразительно киваю на фляжку в её руке и слегка приподнимаю свой бокал. Нечто вроде импровизированного, любимого французами «чин-чина».

Мне снилось, что я пошла по магазинам. У меня была с собой не очень большая сумма денег, и мне вдруг захотелось купить себе пирожное в «Шоколаднице». Я пошла туда, но мне там нахамил официант. Я разозлилась и ушла оттуда. Прошла немного и встретила маленького человечка – то ли гнома, то ли лилипута. Он попросил мне показать ему хороший ресторан. Я вспомнила, что совсем недавно у нас якобы открылся второй ресторан японской кухни. Он пригласил меня туда под предлогом того, что его одного не пустят. Приглашение я приняла.
Мы заняли столик, за который потом сели две женщины, одна из которых была дико похожа на Анну Муглалис. Вторая какая-то блондинка, которая меня дико раздражала и которая постоянно мне мешала смотреть на Анну. В итоге я её просто избила в дамской комнате. Вернувшись в зал, я увидела, что там справляют Рождество в английском стиле. Мы перенеслись в другой кабак, который обставлен как английский паб. Играла музыка, подавали можжевеловое пиво, танцевали. Меня пригласили танцевать и я согласилась. Невольно посмотрев в зеркало, я увидела, что волосы у меня сияют огненными бликами. Как нити из червонного золота. Они обмотали меня коконом, и я очутилась в отеле (то есть дворце, выражаясь грубо) эпохи Людовика XIV. На мне было очень красивое платье, правда ближе к эпохе Людовика XIII, а вот причёска напоминала мне ту, коею ввела в моду прекрасная Нинон де Ланкло – каскад локонов и аккуратный пучок на затылке. Я только что вернулась из долгого и опасного путешествия. Я ожидала своего мужа, которого почему-то боялась немного. Я сидела в комнате, находящейся над огромным залом и читала книгу мадам де Лафайет «Принцесса Клевская», одновременно следя за теми, кто входит и выходит из зала. Множество господ, разной наружности. Один, с неприятным лицом, чересчур приукрашенным краской, даже поднял голову и посмотрел на меня. Я видела свою дочь – девушку, которая всё время воспитывалась в иной семье. Видела свою служанку – полную молодую женщину с улыбчивым лицом. Она мне подала записку, в которой было написано, что мой муж стрелялся на дуэли с шевалье и отстрелил ему кончик уха. Я вскрикнула и уронила записку на пол. Мужа я встретила в огромной длинной комнате с глобусами. Он был зол на меня. Я попыталась сделать вид, что мне плохо, и сполза на пол. Он сел рядом со мной и сказал, что-то вроде того, что он прекрасно знает все мои уловки, но прощает меня. Дальше было что-то не внятное – крепкие объятия и смех. Его рассказ о том, что один из моих прошлых любовников завёл себе трёх мужчин.

Не люблю, когда меня что-то заставляют делать. Не люблю. Равно как ненавижу отношение, так называемых,компанейских, людей к тому, что я не могу куда-то ходить, с кем-то встречаться. Они сразу же выдумывают тысячу причин о том, почему я не иду с ними куда-то (не хочу, не считаю их друзьями, мне с ними не интересно) и тд. Наверно очень сложно понять, что все люди - разные, да. Сложно понять и принять то, что я не могу нормально общаться с теми, кто меня, в буквальном смысле, насилует этими требованиями. Конечно, куда сложнее принять это. Легче обидится, да. Легче, блядь, пестовать свой долбанный эгоизм, не задумываясь над тем, что мне тяжело общаться с людьми с глазу на глаз. Это я могу делать только с теми, к кому привыкла, кого знаю давно, кого не боюсь (да-да, я боюсь ВСЕХ людей, даже продавцов в магазине). И всё. Не хочу больше ничего. Оставьте меня в покое ... Устала я от этого всего. Уеду жить на маяк, только бы никого не встречать и не слушать о том, какая я плохая.
Данный пост не относится не к кому из ПЧ. Он порождён общением с бывшей одноклассницей.
 

Скажите мне что-нибудь хорошее про меня, а? Пожалуйста ...